Смыслы ведут за собой человечество, потому что они формируют систему видения мира. В зависимости от картины мира человека возникают мотивации на те или иные действия. Картины мира существуют не только на уровне страны, но и на уровне семьи. И именно отсюда мы берем свои цели. Мы движемся туда, куда нас зовут наши смыслы.
Изменение картины мира является очень болезненным процессом. Мы оказались в этом процессе во времена перестройки. До этого в СССР процесс изменений произошел в далеких тридцатых годах, когда формировался сталинский СССР. Гаспаров, автор лекций на тему сталинизма в культуре, подчеркивает харизматичность этой модели, ведь Советский Союз в то время был образцом для многих людей (см. здесь и здесь). Тогда, в тридцатые, произошла смена ментальности сельского населения. А об изменениях в деревне марксизм ничего не знал, ибо был ориентирован только на индустриализацию.
Пик советской репрессивности тоже приходится на эти годы, что можно объяснить давлением изменений, которые пришли с этим фазовым переходом к новому обществу. Алкоголь, репрессии, искусство — все они работали на облегчение этого перехода (см. также одну из гипотез о репрессиях именно 1937 года — здесь).
Развитие современного информационного пространства парадоксальным образом идет в направлении разрушения именно информационной его составляющей. В столкновении информативности как базы и развлекательности, как правило, побеждает развлекательность. В столкновении важности информационных составляющих и финансовых или политических победу так же получают последние, а не информационность. Таким образом именно информационная составляющая стала уязвимой, хотя все должно быть наоборот.
Можно искать различные причины этого. Одной из них является кризис в экономике. Второй — жесткая конкуренция, которая переводит, например, телевидение на поиск произведений, эксплуатирующих массовые реакции людей. Это «физиологический» инструментарий, наиболее ярко представлен в ток-шоу, причем у всех, включая политические. Кстати, Умберто Экоподчеркивает, что варианты «вербальных драк» на политических ток-шоу — единственное, что привлекает зрителя, которого не интересует даже смысл того, что происходит.
Павловский увидел еще один вариант управления массовым сознанием времен гитлеровской Германии. Надо атаковать какое-то меньшинство, чтобы большинство временно консолидировалось на агрессивной основе. Именно так он интерпретирует антисемитскую направленность государства Гитлера.
Продвижение нужной глобальной матрицы мышления и анализа мира заложено и в деятельности Римского клуба. Это следует из новых документов, которые появились только сейчас в архиве одного из участников (см. здесь). То есть перед нами не модель прогностического типа, а аппарат для достижения консенсуса в разных слоях общества. Это экология, это китайская программа одного ребенка.
Понятно, что самой интересной в смысле консенсуса всегда будет элита, на которую настроено, например, организационное оружие. Именно под этим углом зрения видят исследователи и распад СССР. Они говорят об игре на межэлитном противостоянии.
Но следует также признать, что в настоящее время интенсивно продвигается новая повестка дня. К нему попала борьба за права сексуальных меньшинств и некоторые другие типы поведения, которые до этого были вне закона (см. некоторые из них).
«Первая глобальная революция» — так назывался первый отчет Римского клуба 1991 года. И среди его пунктов есть такой: «Сопротивление изменениям». В нем также обозначены роль средств массовой информации и требования к новым лидерам, поскольку новый мир требует нового лидерства. Предлагается обязательность сочетания экономики и экологии.
Консенсус достигается почти автоматически, когда блокируется мышление человека, когда он начинает действовать автоматически. Практически перед нами та же сфера, о которой все время думал Эйзенштейн как о логическом варианте мышления человека. Именно на этом уровне он искал конструирование искусства. И через много лет именно к этому уровню обратился Талер, который со своим соавтором создал теорию подталкивания к правильному поведению, где управление выбором человека заключается в том, что он должен реагировать, не включая мышления.
Чтобы управлять смыслами, надо их знать. Даже те смыслы, которые только ожидаются. Например, сегодня активно изучаются смыслы поколения, которое придет к власти в 2020 году. Эдвард Сноудер раскрыл систему отслеживания смыслов, а не только процессов подслушивания (см. перечень его выбросов информации).
Новые смыслы связаны с большими проектами на уровне целых стран. Кургинян говорит о таких советских проектах: Ленин — «Все для революции», Сталин — «Индустриализация». О Горбачеве он пишет, что тот не просто разрушил все смыслы, но и даже развеял почву, из которой они растут.
Бывший глава секретной службы Израиля Кедми в своей книге сравнил Горбачева с Керенским. Два часа разговора с Горбачевым породили у него множество вопросов: как деградировала элита? Как такому человеку дали возможность управлять империей? Горбачев рассказывал исключительно о себе, о том, как его любит народ. И если Керенский привел к краху Российскую империю, то Горбачев — советскую. В обоих случаях страна не нашла лидера в критический для себя момент.
Проблема еще и в том, что каждый раз во время революционных преобразований нужно выстраивать новую идентичность. Это делалось и 1917-го, и 1991г. Но этому предшествовал хаос, который демонстрировал: старая идентичность уже не способна объяснить картину мира. И сразу начинает создаваться новая. Кстати, мы никогда не изучали темы изменения ментальности населения Украины, которое оказалось на оккупированной территории (см., например, воспоминания о жизни в оккупированном Харькове — здесь и здесь, а также просто факты и фотографии того периода — здесь и здесь).
Прикладные задачи также требуют ввода новых идентичностей, хотя бы на уровне группы. Например, английские военные работают в сфере групповой динамики. В Лондоне работает Институт поведенческой динамики (сайт — www.bdinstitute.org), который на базе своих разработок ввода групповых поведенческих изменений создал Лабораторию социальной коммуникации (сайт — www.scl.cc), которых называют пионерами в области операций влияния. Военные выдали отдельную книгу по бихевиористскому конфликту (см. сайт книги — behavioural-conflict.tumblr.com). Подзаголовок книги «Бихевиористский конфликт» звучит так: «Почему понимание людей и их мотивации будут решающими в будущем конфликте». Сегодня продолжается поиск базовой модели влияния, на которую можно положиться, разрабатывая операции воздействия (см. здесь издесь). Например, культурное понимание, которым активно занялись военные, является лишь началом анализа целевой аудитории.
В этом же учреждении в сфере операций влияния работает Роуленд. Его модель также требует детального рассмотрения, поскольку она полностью соответствует именно прикладным задачам (см. здесь, здесь и здесь, а также его биографию). То, что операции воздействия являются комплексным объектом, подчеркивают и американские военные (Murphy DM The future of influence warfare // Joint Force Quarterly. — 2012. — I.64, см. также электронное издание бихевиористского подразделения или учебное пособие по лидерству британской военной академии в Сендхьорсти — Developing leaders. A Sandhurst guide. — Camberley, 2012). Кадетам, например, преподается курс комплексного мышления во время конфликта.
Вообще, следует различать не просто теоретические и практические работы, но и прикладные, которые идут обратным путем — строят собственную теорию на базе реальной практики. Именно такова работа Роуленда и его военных соавторов. Военные, например, выделяют три типа коммуникаций: коммуникация информации, коммуникация отношений и коммуникация поведения. В последнем случае целью может быть борьба с трафиком наркотиков или поддержка афганской национальной армии. Недостаточное использование коммуникации поведения они считают главной причиной неудач операций влияния в Афганистане.
Понимание не всегда приводит к изменению поведения. Но изменение поведения предоставляет понимание. В качестве примера приводят ситуацию с ремнями безопасности и курением. Сегодня западный человек автоматически пользуется ремнями безопасности. Уровень курения тоже резко упал после его запрета в общественных местах. И пришло понимание, что это правильно, хотя сначала все прогнозировали исчезновение пабов, если это случится.
Роуленд предложил модель бихевиористских изменений, основанную на трех пространствах: социальном, мотивационном и информационном. Его преемники видят простую модель с четырьмя пространствами: ситуация, сила изменений, желание перемен и коммуникации. Как видим, в обеих моделях задействованы группы факторов, объединенных исследователями в условные пространства.
Военные также спорят по поводу более удачной модели воздействия (см. здесь и здесь). Они считают, что в современном конфликте сочетаются кинетическая активность (физические результаты) и некинетическая активность (психологические и социальные результаты). Систематика воздействия должна сдвинуться с периферии в эпицентр мышления командиров. Одной из своих базовых теорий они приняли теорию перспективы Канемана и Тверски, где считается, что люди больше руководствуются возможностью потерять, чем возможностью выиграть (Канеман Д. и др. Принятие решений неопределенности. Правила и предубеждения. — Харьков, 2005; Kahneman D. Thinking , fast and slow. — New York, 2011; Heuristics and biases. The psychology of intuitive judgement. Ed. by T. Gilovich ao — Cambridge, 2002). Люди также достаточно четко отслеживают, что именно думают. Афганское общество, например, военные рассматривают как такое, для которого характерно коллективное, а не индивидуальное принятие решений.
Это следствие нового понимания войны, когда противник перестал быть просто физическим телом, которое надо уничтожить. Генерал Макей говорит:
«Мы не понимаем, с кем мы воюем. В мое время и в Ираке, и в Афганистане мы не понимали ни среды, ни того, как там работает экономика. Мы не говорили на их языке, не понимали традиций культуры. Мы не представляли роли архаического кода Пуштунвали [см.. о этический доисламский код. — Г.П.], что сопровождает ислам. Мы вообще ничего не понимали».
Сегодня происходит еще одно изменение парадигмы смыслов, связанное с легализацией сексуальных меньшинств (см. здесь издесь). Вчерашнее «нет» становится сегодняшним «да». Причем это сопровождается серьезными конфликтами в физическом пространстве.
Это уроки будущего. Но такие же уроки можно вынести и из прошлого. Иванов, известный исследователь Византии, говорит, что Россия технологически отстает от Запада и каждый раз пытается взять технологии, не принимая политических институтов. Но это невозможно. Поэтому она повторяет в этом плане опыт Византии. То есть смыслы, как оказывается, довольно серьезно связаны и с технологиями. Можно расширить это сравнение: книгопечатание и интернет хотя и являются техническими инструментами, принесли в мир новые смыслы. Книгопечатание, по модели Андерсона, породило государства-нации. И вообще во многом нынешний мир.
Интернет в настоящее время разрушает закрытые общества, трансформируя людей и институты. Реинтерпретация известных психологических исследований показывает, что не просто люди, а сами соцсети способствуют поляризации мнений (см. здесь издесь). Например, поколение турок, которые, как считалось, не интересуются политикой, поднялись против правительства, потому что «Твиттер» дал протестным мыслям возможность распространиться (Salganik MJ ao Experimental study of inequality and unpredictability in an artificial cultural market // Science. — 2006. — 311. — 854). То есть соцсети, как и книги, создают новые типы идентичностей, которые могут быть конфронтационными по отношению к власти.
Традиционные виды коммуникаций власть научилась контролировать достаточно хорошо, даже выборы уже стали достаточно управляемыми. На Западе, например, политические «еретики» не могут попасть в поле коммуникационного мейнстрима, хотя в свое время Лютер смог это сделать, опираясь на книгопечатания, что в итоге существенно изменило социосистему через религиозную трансформацию. Его идеи сформировали протестантизм. Но все это случилось не только из-за новых идеи (Библия является основным авторитетом, спасение приходит через веру, а не деяния), но и нетрадиционные в то время печатные книги. Книги тогда создали именно такую поляризацию мнений, которую сегодня делают соцсети.
Наше время не является исключением по порождение новых смыслов. На нас надвигается смысловая интервенция нового поколения, названного солидной социологией поколением-2020 — по годом, когда оно, как ожидается, придет к власти (Zogby J. The way we'll be. The Zogby report on the transformation of the American dream. — New York, 2008; Luntz FI What Americans really want ... really. The truth about our hopes, dreams, and fears. — New York, 2009). Вместе видим множество попыток понять это поколение и со стороны несистемных «игроков» (см. здесь и здесь).
Смыслы существуют в собственном пространстве. Поэтому конкуренция идет между ними, а не с физическими объектами. Смыслы времен Сталина частично сохраняются до сих пор. Но основной их набор заменяется: старые смыслы, отходя, открывают путь новым. Только революционные переходы позволяют быстро, но не безболезненно, трансформировать смыслы. С новыми смыслами людям кажется, что они наконец почувствовали истинный смысл жизни. Но потом придут еще новее...
